Марина Дяченко - Слово погибели № 5

— Вот то, чего вы добивались. Берите. Это правда.

— Это ложь.

— Это правда. Идите, обрадуйте жену… Знаете, найдутся люди, которые придут в восторг. Кто-то захочет заткнуть уши, не поверит с первого раза, но пройдет несколько лет — и не останется никого, кто верил бы в подвиг Двенадцати.

— Это не предмет веры! Это исторический факт! Которому есть свидетели, есть документы…

— Вам еще раз показать, что такое манипуляция? Или вы уже все поняли?

Игрис не поверил своим глазам: маг-убийца сидел, развалившись в плетеном кресле, и, кажется, ликовал.

— Дар манипулятора — относительно редкий. Определяется нелегко. Если все, кем манипулировали, гибнут, как это было в случае с госпожой Стри, тайна хранится сколь угодно долго. Двенадцать в самом деле совершили то, что совершили, но двигала ими не любовь, не ярость, не вера в победу, не преданность своему народу. Ими двигала чужая воля, грубо и безжалостно. Они орали от страха, пачкали штаны, корчились. Это было, наверное, жуткое и жалкое зрелище… Они не герои, которых помнят столетия после смерти. Они…

— Чему вы радуетесь?!

У Игриса перехватило дыхание. Он хотел встать — и тут же рухнул обратно в кресло. Заговорил прерывисто, как старик, чей голос записан на пленку:

— Все равно, что ими двигало! Человек может орать от ужаса, но делать свое дело! Страна распалась бы, погрязла в войне и голоде, возможно, никто из нас не родился бы! Кем бы они ни были — они герои!

— А Равелин?

— Тоже герой! Потому что он сделал невозможное. А если не было другого пути? А если… ладно, хорошо, он был манипулятор. Но он был гениальный политик, то, что он сделал потом, не объясняется одной только манипуляцией! Мы стольким ему обязаны, что можем простить…

— Все простить? Или чего-то не можем? — Алистан улыбался.

— Чему вы все-таки радуетесь?!

— А как вы думаете?

Игрис опустил плечи. Все, чего ему в этот момент хотелось — лечь на кровать, закрыть глаза и больше никогда не просыпаться. «Не ищите… Информация убивает…»

Он вспомнил, как летел по трассе на обратном пути. Сколько раз скользили колеса на влажном покрытии. Сколько раз он рисковал слететь в кювет или вписаться в столб. Может быть, в этом и заключалась бы высшая справедливость? Это и было предначертано судьбой, но из-за сбоя в программе не сбылось?

Кусочек пластика. Несколько метров магнитной ленты. Слово погибели.

Как хорошо было бы сейчас валяться на обочине рядом с искореженным автомобилем. Кассету никто не стал бы слушать — в суете ее выбросили бы в урну, а потом сожгли на мусороперерабатывающей фабрике…

— Вы хотели, — начал он, не глядя на Алистана, — хотели узнать, оправданно ли было… стоило ли ради этого…

— Стоило ли убивать невинную женщину? — спросил Алистан. — Да. Мне очень хотелось знать. Потому что убийцей быть страшно. Я все думал, думал — зачем? И теперь я знаю… Как, по-вашему? Стоило её убивать?

— Я не бухгалтер, — пробормотал Игрис. — И у меня нет линейки, чтобы измерять чужие жизни.

— Мне приятно на вас смотреть. Именно так, я надеялся, вы будете выглядеть, когда столь обожаемая вами правда наконец доберется до вас.

— Я рад, что вам приятно. Что вы теперь будете делать?

— В смысле?

— Вы ведь не выпустите эту информацию за пределы веранды. Меня вы тоже — Словом погибели?

— Вас? Нет. В вашем случае можно зачистить память на час назад, лучше — чуть больше… Но я не стану этого делать.

— Не станете?

— Вы хотели правды, — вкрадчиво сказал Алистан. — Попытайтесь с ней жить. — Он легко поднялся из кресла: — Ваша жена проснется, когда вы назовете ее по имени. Мне пора возвращаться под стражу, пока не хватились… Знаете, я не чувствую себя виноватым перед вами. Хотя поступаю сурово.

— Как? Как вы со мной поступаете?!

Маг обернулся через плечо. Он казался помолодевшим, вновь обретшим вкус к жизни.

— Оставляю вам этот выбор, дружище. Я за свой заплатил. Дело за вами.

И он взглядом указал на кассету, по-прежнему лежащую на столе.